Забытый алхимик сознания: Франц Брентано и возвращение интенциональности
Порой самые мощные идеи человеческого ума долгое время остаются в тени великих философских кафедр. Не потому, что они не велики, не потому, что они вторичны — а потому, что их формы тихие, как шепот. Одним из таких теневых мыслителей был Франц Брентано — австрийский философ, чья работа в корне изменила наше представление о сознании и мышлении, несмотря на то, что на постаментах чаще красуются имена его учеников, чем его самого.
Брентано родился в 1838 году в Германии в семье интеллектуалов. Если бы тогда кто-то сказал, что этот скромный человек повлияет на таких титанов, как Гуссерль, Хайдеггер и даже Фрейд, пожалуй, вряд ли кто бы воспринял это серьёзно. Он не кричал, не устраивал философских революций, но как истинный алхимик сознания, методично переливал рациональные мысли в форму, которую философия всё время искала, но забывала: интенциональность.
Итак, что же такое интенциональность? В отличие от того, как это слово используется сегодня в повседневной болтовне, у Брентано оно означало нечто гораздо более фундаментальное. Главная идея: всякая ментальная деятельность направлена на какой-либо объект. Она не просто происходит. Когда мы думаем, мы думаем «о чём-то». Когда мы любим, надеемся, верим или вспоминаем — всегда есть «нечто», на что направлено это действие. Это и есть интенциональность.
Брентано утверждал, что интенциональность — отличительный признак ментального. И если разум — это нечто, то это не некая замкнутая система, не зеркальная структура, отражающая всё подряд. Сознание у Брентано пронизано связью с внешним миром, с идеями, с воображаемым, с прошлым и будущим. Оно — активное, выбрасывающее свои якоря во всё, что его окружает внутри и снаружи.
Чтобы понять радикальность этого утверждения, надо немного вжиться в эпоху. XIX век: психология мечется между физиологией и душепопечением; философия пытается всё ещё оправиться от кантовских потрясений, ища объективные основания познания. На этом фоне появляется Брентано, который говорит: забудьте дуализм, забудьте эту дилемму тела и души. Смотрите на сознание как на феномен, чья структура в первую очередь интенциональна. Не важно, как оно возникло — важно, как оно направлено.
Этот поворот, казалось бы, малозаметный, оказался фундаментом для феноменологии. Его ученик, не кто иной как Эдмунд Гуссерль, сделает из интенциональности краеугольный камень своего метода. Хайдеггер, уже опираясь на Гуссерля, развернёт своё «бытийствующее бытие» (да-да, это вполне по-хайдеггеровски) вокруг интенциональной структуры мира. Даже аналитическая школа, такая как Дональд Дэвидсон и современная философия сознания, обсуждая «преднамеренность» и содержимое ментальных состояний, продолжает ходить по тропинкам, проложенным стариком Брентано.
Конечно, не обошлось без критики. Некоторые обвиняли Брентано в том, что его «ментальный объект» слишком эфемерен, мол какой-то это уж слишком метафизический подход. В ХХ веке, в эпоху, повёрнутую на верифицируемости, казалось, что интенциональность — это нечто красивое, но недоказуемое. Но — парадокс истории — именно этим она и стала востребованной в постструктуралистских и герменевтических кругах. Без неё Жан-Поль Сартр не создаст свою теорию «ничто», без неё Мерло-Понти не заговорит о телесном сознании. Брентано стал, без преувеличения, тенью в каждом современном философском диспуте о сознании, даже если его имя там не звучит.
Что особенно удивительно — Брентано оставался верен своей религиозной (пусть и реформаторской) воле. Он изначально был католическим священником и даже защищал догмат непогрешимости папы. Но потом, разочаровавшись в церковной политике, он отрёкся от духовного сана. Тем не менее, его философия осталась глубоко телеологичной, он всё ещё искал структуру, замысел, направление в сознании. По сути, он перенёс Бога в сам акт познания — в желающую и стремящуюся ментальность субъекта. Есть в этом изумительный модерн: метафизика, которая больше не нуждается в метафизике.
Современные философы часто возвращаются к Брентано через призму философии сознания, когнитивистики и нейронаук. Его работы интересны тем, кто обсуждает вопрос «что делает мысль мыслью?» Можно не соглашаться с его редукцией психического к интенциональному, можно спорить с его классификацией ментальных актов, но нельзя не признать: без него современная философия не смогла бы задать те вопросы, которыми живут кафе Сорбонны, библиотечные шатры в Оксфорде и даже уютные ковры вечерних YouTube-дискуссий про «осознанность».
Можно провести тонкий параллель: Брентано похож на того скромного архитектора, который не оставил ни одного дворца, но придумал арку, которая потом стала обязательной в каждом настоящем здании. Без него не было бы Гуссерля, а без Гуссерля — Хайдеггера, а без Хайдеггера… Да и кто знает, не стал бы французский постструктурализм всего лишь странным анекдотом на обочине аналитической философии.
Франц Брентано редко становится центральной фигурой в учебниках, но, перефразируя его собственную концепцию, он — не объект обсуждения, а его интенциональная основа. Мы думаем философски, потому что в каком-то смысле уже давно стоим на плечах этого тихого алхимика сознания из Вены.
Сергей Скучнов — Philosophy Dep. of the Moonmoth Monestarium
интенциональность, феноменология, философия сознания, Брентано, австрийская школа, психология, ментальные акты